Неточные совпадения
Постой! уж скоро странничек
Доскажет быль афонскую,
Как турка взбунтовавшихся
Монахов
в море гнал,
Как шли покорно иноки
И погибали сотнями —
Услышишь шепот ужаса,
Увидишь
ряд испуганных,
Слезами полных глаз!
Только и было сказано между ними слов; но нехорошие это были слова. На другой же день бригадир прислал к Дмитрию Прокофьеву на
постой двух инвалидов, наказав им при этом действовать «с утеснением». Сам же, надев вицмундир, пошел
в ряды и, дабы постепенно приучить себя к строгости, с азартом кричал на торговцев...
Был ясный морозный день. У подъезда
рядами стояли кареты, сани, ваньки, жандармы. Чистый народ, блестя на ярком солнце шляпами, кишел у входа и по расчищенным дорожкам, между русскими домиками с резными князьками; старые кудрявые березы сада, обвисшие всеми ветвями от снега, казалось, были разубраны
в новые торжественные ризы.
Войдя
в тенистые сени, он снял со стены повешенную на колышке свою сетку и, надев ее и засунув руки
в карманы, вышел на огороженный пчельник,
в котором правильными
рядами, привязанные к кольям лычками,
стояли среди выкошенного места все знакомые ему, каждый с своей историей, старые ульи, а по стенкам плетня молодые, посаженные
в нынешнем году.
— Нет, вы не так приняли дело: шипучего мы сами поставим, — сказал председатель, — это наша обязанность, наш долг. Вы у нас гость: нам должно угощать. Знаете ли что, господа! Покамест что, а мы вот как сделаем: отправимтесь-ка все, так как есть, к полицеймейстеру; он у нас чудотворец: ему
стоит только мигнуть, проходя мимо рыбного
ряда или погреба, так мы, знаете ли, так закусим! да при этой оказии и
в вистишку.
Ей нравится порядок стройный
Олигархических бесед,
И холод гордости спокойной,
И эта смесь чинов и лет.
Но это кто
в толпе избранной
Стоит безмолвный и туманный?
Для всех он кажется чужим.
Мелькают лица перед ним,
Как
ряд докучных привидений.
Что, сплин иль страждущая спесь
В его лице? Зачем он здесь?
Кто он таков? Ужель Евгений?
Ужели он?.. Так, точно он.
— Давно ли к нам он занесен?
Пока «Секрет» шел руслом реки, Грэй
стоял у штурвала, не доверяя руля матросу — он боялся мели. Пантен сидел
рядом,
в новой суконной паре,
в новой блестящей фуражке, бритый и смиренно надутый. Он по-прежнему не чувствовал никакой связи между алым убранством и прямой целью Грэя.
Они уже
стояли перед последнею лестницей,
рядом с хозяйкиною дверью, и действительно заметно было снизу, что
в каморке Раскольникова свет.
Вдоль стен
стояли стулья с задками
в виде лир; они были куплены еще покойником генералом
в Польше, во время похода;
в одном углу возвышалась кроватка под кисейным пологом,
рядом с кованым сундуком с круглою крышкой.
Двадцать пять верст показались Аркадию за целых пятьдесят. Но вот на скате пологого холма открылась наконец небольшая деревушка, где жили родители Базарова.
Рядом с нею,
в молодой березовой рощице, виднелся дворянский домик под соломенною крышей. У первой избы
стояли два мужика
в шапках и бранились. «Большая ты свинья, — говорил один другому, — а хуже малого поросенка». — «А твоя жена — колдунья», — возражал другой.
В большой комнате на крашеном полу крестообразно лежали темные ковровые дорожки,
стояли кривоногие старинные стулья, два таких же стола; на одном из них бронзовый медведь держал
в лапах стержень лампы; на другом возвышался черный музыкальный ящик; около стены, у двери, прижалась фисгармония,
в углу — пестрая печь кузнецовских изразцов,
рядом с печью — белые двери...
Рядом с массивным Варавкой он казался подростком,
стоял опустив плечи, пожимаясь,
в нем было даже что-то жалкое, подавленное.
Его окружали люди,
в большинстве одетые прилично, сзади его на каменном выступе ограды
стояла толстенькая синеглазая дама
в белой шапочке, из-под каракуля шапочки на розовый лоб выбивались черные кудри,
рядом с Климом Ивановичем
стоял высокий чернобровый старик
в серой куртке, обшитой зеленым шнурком,
в шляпе странной формы пирогом, с курчавой сероватой бородой. Протискался высокий человек
в котиковой шапке, круглолицый, румяный, с веселыми усиками золотого цвета, и шипящими словами сказал даме...
Остались сидеть только шахматисты, все остальное офицерство, человек шесть, постепенно подходило к столу, становясь по другую сторону его против Тагильского,
рядом с толстяком. Самгин заметил, что все они смотрят на Тагильского хмуро, сердито, лишь один равнодушно ковыряет зубочисткой
в зубах. Рыжий офицер
стоял рядом с Тагильским, на полкорпуса возвышаясь над ним… Он что-то сказал — Тагильский ответил громко...
А
рядом с Климом
стоял кудрявый парень, держа
в руках железный лом, и — чихал; чихнет, улыбнется Самгину и, мигая, пристукивая ломом о булыжник, ждет следующего чиха. Во двор,
в голубоватую кисею дыма, вбегали пожарные, влача за собою длинную змею с медным жалом. Стучали топоры, трещали доски, падали на землю, дымясь и сея золотые искры; полицейский пристав Эгге уговаривал зрителей...
Тогда Самгин, пятясь, не сводя глаз с нее, с ее топающих ног, вышел за дверь, притворил ее, прижался к ней спиною и долго
стоял в темноте, закрыв глаза, но четко и ярко видя мощное тело женщины, напряженные, точно раненые, груди, широкие, розоватые бедра, а
рядом с нею — себя с растрепанной прической, с открытым ртом на сером потном лице.
Самгин, оглушенный,
стоял на дрожащих ногах, очень хотел уйти, но не мог, точно спина пальто примерзла к стене и не позволяла пошевелиться. Не мог он и закрыть глаз, — все еще падала взметенная взрывом белая пыль, клочья шерсти; раненый полицейский, открыв лицо, тянул на себя медвежью полость; мелькали люди, почему-то все маленькие, — они выскакивали из ворот, из дверей домов и становились
в полукруг; несколько человек
стояло рядом с Самгиным, и один из них тихо сказал...
Самгин охотно пошел; он впервые услыхал, что унылую «Дубинушку» можно петь
в таком бойком, задорном темпе. Пела ее артель, выгружавшая из трюма баржи соду «Любимова и Сольвэ». На палубе
в два
ряда стояло десять человек, они быстро перебирали
в руках две веревки, спущенные
в трюм, а из трюма легко, точно пустые, выкатывались бочки; что они были тяжелы, об этом говорило напряжение, с которым двое грузчиков, подхватив бочку и согнувшись, катили ее по палубе к сходням на берег.
Самгин сел
в коляску
рядом с Турчаниновым; Безбедов, угрюмо сопя,
стоял пред Лидией, — она говорила ему...
Самгин привстал на пальцах ног, вытянулся и через головы людей увидал: прислонясь к стене,
стоит высокий солдат с забинтованной головой, с костылем под мышкой,
рядом с ним — толстая сестра милосердия
в темных очках на большом белом лице, она молчит, вытирая губы углом косынки.
В день, когда царь переезжал из Петровского дворца
в Кремль, Москва напряженно притихла. Народ ее плотно прижали к стенам домов двумя линиями солдат и двумя
рядами охраны, созданной из отборно верноподданных обывателей. Солдаты были непоколебимо стойкие, точно выкованы из железа, а охранники,
в большинстве, — благообразные, бородатые люди с очень широкими спинами.
Стоя плечо
в плечо друг с другом, они ворочали тугими шеями, посматривая на людей сзади себя подозрительно и строго.
Самгин видел, как лошади казаков, нестройно, взмахивая головами, двинулись на толпу, казаки подняли нагайки, но
в те же секунды его приподняло с земли и
в свисте, вое, реве закружило, бросило вперед, он ткнулся лицом
в бок лошади, на голову его упала чья-то шапка, кто-то крякнул
в ухо ему, его снова завертело, затолкало, и наконец, оглушенный, он очутился у памятника Скобелеву;
рядом с ним
стоял седой человек, похожий на шкаф, пальто на хорьковом мехе было распахнуто, именно как дверцы шкафа, показывая выпуклый, полосатый живот; сдвинув шапку на затылок, человек ревел басом...
Однажды, зачеркивая написанное, он услышал
в столовой чужие голоса; протирая очки платком, он вышел и увидал на диване Брагина
рядом с Варварой, а у печки
стоял, гладя изразцы ладонями, высокий человек
в длинном сюртуке и валенках.
С лестницы сошли
рядом и молча. Клим
постоял в прихожей, глядя, как по стене вытянулись на вешалке различные пальто; было
в них нечто напоминающее толпу нищих на церковной паперти, безголовых нищих.
Он
стоял в первом
ряду тринадцати человек, между толстым сыном уездного предводителя дворянства и племянником доктора Любомудрова, очень высоким и уже усатым.
В углу комнаты — за столом — сидят двое: известный профессор с фамилией, похожей на греческую, — лекции его Самгин слушал, но трудную фамилию вспомнить не мог;
рядом с ним длинный, сухолицый человек с баками, похожий на англичанина, из тех, какими изображают англичан карикатуристы. Держась одной рукой за стол, а другой за пуговицу пиджака,
стоит небольшой растрепанный человечек и, покашливая, жидким голосом говорит...
Постепенно сквозь шум пробивался и преодолевал его плачущий, визгливый голос, он притекал с конца стола, от человека, который, накачиваясь,
стоял рядом с хозяйкой, — тощий человек во фраке, с лысой головой
в форме яйца, носатый, с острой серой бородкой, — и, потрясая рукой над ее крашеными волосами, размахивая салфеткой
в другой руке, он кричал...
— Какая же здесь окраина?
Рядом — институт благородных девиц, дальше — на горе — военные склады, там часовые
стоят. Да и я — не одна, — дворник, горничная, кухарка. Во флигеле — серебряники, двое братьев, один — женатый, жена и служит горничной мне. А вот
в женском смысле — одна, — неожиданно и очень просто добавила Марина.
Она поздоровалась с ним на французском языке и сунула
в руки ему, как носильщику, тяжелый несессер. За ее спиною
стояла Лидия, улыбаясь неопределенно, маленькая и тусклая
рядом с Алиной,
в неприятно рыжей шубке,
в котиковой шапочке.
Стояли они
в два
ряда, царь спрашивает одного: «Ваша фамилия?» — «Набгольц».
Время шло медленно и все медленнее, Самгин чувствовал, что погружается
в холод какой-то пустоты,
в состояние бездумья, но вот золотистая голова Дуняши исчезла, на месте ее величественно встала Алина, вся
в белом, точно мраморная. Несколько секунд она
стояла рядом с ним — шумно дыша, становясь как будто еще выше. Самгин видел, как ее картинное лицо побелело, некрасиво выкатились глаза, неестественно низким голосом она сказала...
Свалив солдата с лошади, точно мешок, его повели сквозь толпу, он оседал к земле, неслышно кричал, шевеля волосатым ртом, лицо у него было синее, как лед, и таяло, он плакал.
Рядом с Климом
стоял человек
в куртке, замазанной красками, он был выше на голову, его жесткая борода холодно щекотала ухо Самгина.
В комнате
стоял тяжкий запах какой-то кислой сырости.
Рядом с Самгиным сидел, полузакрыв глаза, большой толстый человек
в поддевке, с красным лицом, почти после каждой фразы проповедника, сказанной повышенным тоном, он тихонько крякал и уже два раза пробормотал...
Самгин вздрогнул, ему показалось, что
рядом с ним
стоит кто-то. Но это был он сам, отраженный
в холодной плоскости зеркала. На него сосредоточенно смотрели расплывшиеся, благодаря стеклам очков, глаза мыслителя. Он прищурил их, глаза стали нормальнее. Сняв очки и протирая их, он снова подумал о людях, которые обещают создать «мир на земле и
в человецех благоволение», затем, кстати, вспомнил, что кто-то — Ницше? — назвал человечество «многоглавой гидрой пошлости», сел к столу и начал записывать свои мысли.
Стоя около некрасивой елки
в три
ряда,
в форме буквы «п», они смотрели на нее жадно, испуганно и скучно.
Невыспавшиеся девицы
стояли рядом, взапуски позевывая и вздрагивая от свежести утра. Розоватый парок поднимался с реки, и сквозь него, на светлой воде, Клим видел знакомые лица девушек неразличимо похожими; Макаров,
в белой рубашке с расстегнутым воротом, с обнаженной шеей и встрепанными волосами, сидел на песке у ног девиц, напоминая надоевшую репродукцию с портрета мальчика-итальянца, премию к «Ниве». Самгин впервые заметил, что широкогрудая фигура Макарова так же клинообразна, как фигура бродяги Инокова.
— Ваша фамилия? — спросил его жандармский офицер и, отступив от кровати на шаг, встал
рядом с человеком
в судейском мундире; сбоку от них
стоял молодой солдат, подняв руку со свечой без подсвечника, освещая лицо Клима; дверь
в столовую закрывала фигура другого жандарма.
Около эстрады
стоял, с бокалом
в руке, депутат Думы Воляй-Марков, прозванный Медным Всадником за его сходство с царем Петром, —
стоял и, пронзая пальцем воздух над плечом своим, говорил что-то, но слышно было не его слова, а слова человечка, небольшого,
рядом с Марковым.
Да и
в самом Верхлёве
стоит, хотя большую часть года пустой, запертой дом, но туда частенько забирается шаловливый мальчик, и там видит он длинные залы и галереи, темные портреты на стенах, не с грубой свежестью, не с жесткими большими руками, — видит томные голубые глаза, волосы под пудрой, белые, изнеженные лица, полные груди, нежные с синими жилками руки
в трепещущих манжетах, гордо положенные на эфес шпаги; видит
ряд благородно-бесполезно
в неге протекших поколений,
в парче, бархате и кружевах.
Но наедине и порознь, смотришь, то та, то другая
стоят, дружески обнявшись с ним, где-нибудь
в уголке, и вечерком, особенно по зимам, кому была охота, мог видеть, как бегали женские тени через двор и как затворялась и отворялась дверь его маленького чуланчика,
рядом с комнатами кучеров.
Там, у царицы пира, свежий, блистающий молодостью лоб и глаза, каскадом падающая на затылок и шею темная коса, высокая грудь и роскошные плечи. Здесь — эти впадшие, едва мерцающие, как искры, глаза, сухие, бесцветные волосы, осунувшиеся кости рук… Обе картины подавляли его ужасающими крайностями, между которыми лежала такая бездна, а между тем они
стояли так близко друг к другу.
В галерее их не поставили бы
рядом:
в жизни они сходились — и он смотрел одичалыми глазами на обе.
Он задумчиво
стоял в церкви, смотрел на вибрацию воздуха от теплящихся свеч и на небольшую кучку провожатых: впереди всех
стоял какой-то толстый, высокий господин, родственник, и равнодушно нюхал табак.
Рядом с ним виднелось расплывшееся и раскрасневшееся от слез лицо тетки, там кучка детей и несколько убогих старух.
Шторы у ней были опущены, комнаты накурены. Она
в белой кисейной блузе, перехваченной поясом, с широкими кружевными рукавами, с желтой далией на груди, слегка подрумяненная, встретила его
в своем будуаре. Там, у дивана, накрыт был стол, и
рядом стояли два прибора.
— Oui, monsieur! — изо всех сил подтвердила Альфонсина и бросилась сама отворить мне дверь
в коридор. — Mais ce n'est pas loin, monsieur, c'est pas loin du tout, ça ne vaut pas la peine de mettre votre chouba, c'est ici près, monsieur! [Да, сударь! Но это недалеко, сударь, это совсем недалеко, не
стоит надевать шубу, это совсем
рядом! (франц.)] — восклицала она на весь коридор. Выбежав из комнаты, я повернул направо.
Мили за три от Шанхая мы увидели целый флот купеческих трехмачтовых судов, которые теснились у обоих берегов Вусуна. Я насчитал до двадцати
рядов, по девяти и десяти судов
в каждом
ряду.
В иных местах
стояли на якоре американские так называемые клиппера, то есть большие, трехмачтовые суда, с острым носом и кормой, отличающиеся красотою и быстрым ходом.
Но — увы! залы
стоят пустые; насилу докличетесь сонного слуги-китайца, закажете обед и заплатите втрое против того, что он
стоит тут же
рядом,
в трактире.
На рейде рисуются легкие очертания военных судов,
рядом стоят большие барки, недалеко и военные китайские суда, с тонкими мачтами, которые смотрят
в разные стороны.
Вдоль от алтаря до выхода
в два
ряда стояли скамьи грубой работы.
Мальчишки
стояли на коленях по трое
в ряд; один читал молитвы, другие повторяли нараспев, да тут же кстати и шалили, — все тагалы; взрослых мужчин не было ни одного.
Взгляд далеко обнимает пространство и ничего не встречает, кроме белоснежного песку, разноцветной и разнообразной травы да однообразных кустов, потом неизбежных гор, которые группами, беспорядочно
стоят, как люди, на огромной площади, то
в кружок, то
рядом, то лицом или спинами друг к другу.